Вся наша многовековая история наглядно иллюстрирует
неразрывную связь судеб белорусского и русского народов.
И биография белорусского города Ветка – ещё одно тому
подтверждение. Так распорядилась судьба, что после трагедии
раскола Русской православной церкви, именно ветковская земля
на многие десятилетия стала центром русского старообрядчества.

Здесь русская старообрядческая культура и бытовые традиции
тесно переплелись с местными, сформировав тем самым в этом
регионе самобытную народную культуру, которая внесла
неоценимый вклад в культурную традицию Беларуси и России.

Бесценные экспонаты этой культуры сегодня собраны и бережно
хранятся в Ветковском музее старообрядчества и белорусских
традиций. Собрание музея, которому посвящается эта книга, —
бесценное наследие Союзного государства, ещё одно яркое
свидетельство неразрывной связи судеб наших народов.

Григорий Рапота,
Государственный секретарь Союзного государства

Традиции тканых рушников-набожников на юго-востоке Беларуси и в регионе её порубежья с Россией и Украиной тесно сближаются своими границами, храня при этом самобытность [1]. Возможно, среди других причин здесь отразилась и древняя ситуация сближения в этих местах границ славянских племён. Именно здесь, на востоке и юге Гомельщины и в соседних районах Брянщины и Черниговщины, встречаются друг с другом древнейшая браная техника ткачества, сохраняющая ещё индоевропейский чин геометрического орнамента, и закладная техника, чьё происхождение, столь же древнее, связывают с культурой кочевников. Две встречных волны глубоко входят друг в друга, рождая множество переходных традиций в этом же регионе (н-р, рушники по реке Чечоре (Чечерский р-н Гомельской обл.) [2]. Так рождается и техника переборных рушников.

Распространение закладной техники ткачества осторожно относят к началу XX века, в связи с влиянием на белорусский восток соседних южнорусских и украинских губерний, где такое ткачество бытовало и ранее. «Впрочем, судя по стилистике орнамента закладной техники… знакомство белорусов с данным способом украшения рушников произошло значительно раньше XIX столетия» [3].

Особое место в истории таких влияний занимает деятельность Кролевецкого центра ткачества [4] (с конца XVII в., Черниговская губ., теперь в Сумской области) [5]. “Начало” в ткачестве было “мужицкое” (кролевецкая традиция) [6]. Архаическую схему обнаруживают кролевецкие композиции.

Справка: пОстилки – домотканые покрывала на постель,
диван, также используются как ковры над кроватью.

^{Неглюбское узорное ткачество}

^{1970-80-е г.г.}

Традиционно постилки представляют образ земли весенней. В доисторической глубине – образ земли-женщины (Матери-Сырой-Земли). Вернее, это весенняя фаза образа: земля-дева – и её брак с богом-громовником, тема вспашки, посева, зарождения жизни и её расцвета.

Древнейший образ, например, в весеннем обряде «Стрела», где заново происходит жертвоприношение, и сотворение мира заново. Там вызывают дождь при солнце. А это тот же самый образ небесной свадьбы, свадьбы Неба и Земли.

Тема небесной свадьбы – и в одной белорусской свадебной песне:

Неглюбская и Приснянская традиции

Собирая в Ветковском музее коллекции материальных и нематериальных (фольклор, обряды) памятников традиционной культуры одного региона, мы имеем дело с «микротрадициями», порождающими и те, и другие тексты, что даёт возможность изучать ситуацию на примере действительно родственных явлений. Основой выделения отдельных традиций послужили локальные особенности узорного ткачества, в частности, разные композиции орнамента на рушниках. Из словесных текстов были избраны заговоры. Как и рушники, этот жанр обладает наибольшей выразительностью композиции, имеющей древнее происхождение. Сравнение «словарей» и «синтаксиса» рушникового узора и заговорного текста обнаруживает и космологические соответствия в их строении. Первые результаты вошли в наше издание «Орнаменты Поднепровья» [1], а затем были обобщены в статье сборника «Заговорный текст. Генезис и структура» [2].

Из пяти корпусов текстов, обследованных нами, сегодня мы обратимся к двум, характеризующим две наиболее «противоположные» по ткачеству традиции. Одна (неглюбская) даёт поперечнополосатый тип рушника, фризы которого образуют зеркальную симметрию относительно центральной полосы-фриза, обособленной как некий зрительный центр. Другая (приснянская) характеризуется продольнополосатыми или диагонально-сетчатыми композициями узора, вообще не знающего поперечного деления орнаментального поля. Неглюбский тип распространён на границе Беларуси и России: в межречье Беседи и Ипути, вернее, их притоков Столбунки и Вихолки. Приснянский занимает правые берега Сожа и Беседи, вблизи её впадения в Сож [3]. В неглюбском рушнике чётко противопоставлены центр и края. В смене узоров можно наблюдать наследие магии плодородия, в её противопоставлении центральных символов урожайного поля краевым знакамстихийного мира. Соответствия можно обнаружить и в симметрии земледельческого календаря. Собственно, порождением раннеземледельческих культов геометрический орнамент и является. Встречное движение передаётся поэтапно, направлено к центру или из него.

В статье «Судьба одного знака. Археология Почепа и современная этнография» мы поставили вопрос о сближении данных археологии и этнографии на региональном уровне, обратившись к сравнению позднезарубинецких глиняных сосудов Верхнего Подесенья [Амброз А.К., 1964, с. 68; Заверняев Ф.М., 1969, с.108] и тканых рушников традиций пограничья Беларуси и России. И те, и другие артефакты содержат знаки-символы. Они считаются индоевропейскими по происхождению и относятся к геометрическому чину, сложившемуся, как полагают, во ІІ–І тыс. до н. э. В древности, вероятно, система ромбов связывалась с образом земли, а разные конфигурации ромба – с множественностью «стадиальных» образов её божеств. Так, ромб с крючками «был символом матери-земли плодоносящей, знаком плодоносящего поля» [Амброз А.К., 1966, с. 22]. Варианты косого креста, в том числе и с крючками на концах, возможно, несут «мужское начало» в магии плодородия. Нам известны и белорусские «ромбы с крючками» и «крюки» на пряслицах раннего железного века, синхронных верхнедеснинским находкам (рис. 1: 7–9). Размещение подобных знаков на археологических артефактах не носит орнаментального характера, напоминая, скорее, магическое нанесение символов.

Следовательно, в I–II вв. н. э. на указанной территории этот геометрический чин был ещё жив, а символы «имели отношение к идеологии». Далее знаки исчезают с керамики и для периода славянских племён там не известны. Однако, то же «неорнаментальное», асимметричное нанесение геометрических фигур находим на фрагментах узорных тканей из смоленских курганов XI–XIII вв. (рис. 1: 1). Мы не прослеживаем здесь судьбы геометрических знаков в восточнославянской средневековой христианской культуре, хотя, очевидно, это значимый параллельный ряд их развития. Говоря только о глине и тканях, заметим, что «внезапно» геометрические символы возникают на орнаментальных поясках белорусской посуды XVII–XVIII вв., причём оттиски отдельных штампов стремится к повтору асимметричных групп знаков. Возможно, это влияние орнаментации тканых поясков, которыми обрядово опоясывали сосуды, например, в чине свадьбы.

Тематика лекций:
Методы перехода на целостное восприятие Предков.
Как Человеку установить свою Ось и стать учителем самому себе.
Усиление связи с Родом и родовой памяти во Благо себя самого, своей семьи, своего рода и всего народа.
Руссалии в Годовом=Земном Коло, смысл обрядов.
Сотворчество с природными процессами преобразования Земли.
Единые художественные мотивы в творчестве всех народов.
Значение символов в русских орнаментах.
Взаимосвязь сказок, песен, ремёсел, казачества на основе всеобщей глубиной Культуры Земли.

Ткачество – обряд – фольклор. Регион юго-востока Беларуси.

Символика орнаментальных элементов представляется большей частью как историческая реконструкция древних значений на уровне отдельных фигур. При этом не учитываются соположения знаков, их своеобразный синтаксис в конкретных композициях орнамента. [1] Между тем, разнообразие данных одного региона, как археологических, так и локальных этнографических традиций, говорит о системах отдельных знаков. [2] Восходящие к древнему геометрическому чину, эти системы свидетельствуют о его разной исторической судьбе. Разный «синтаксис» геометрических культовых символов прослеживается здесь уже с древности, в материалах, начиная с эпохи бронзы по XI – XIII вв. [3] Сопоставление археологических и этнографических артефактов позволяет приблизиться к пониманию действительных культурных процессов. Ветковский музей работает в этом направлении, уже более четверти века изучая традиционную культуру юго-востока Беларуси и порубежья с Украиной и Россией. [4]

Самыми выразительными «различителями» отдельных традиций являются тканые узорные рушники. Наш опыт их систематизации обнаруживает богатый материал, позволяющий выйти за рамки одного орнаментального элемента в область его «синтаксического» соположения и упорядочивания. О том, что такое развёртывание может быть различно, говорит сам факт существования различных по традициям устойчивых композиций. Именно к рушникам и их обрядовому контексту наиболее применимо следующее положение: «Орнамент чаще всего приурочен к предметам, имевшим сакральную функцию… Тем самым дополнительно подтверждается связь знаковой системы, из которой развивается орнамент, с ритуалом. Для древнейшего времени план содержания этих обеих систем знаков практически совпадает». [5]

В ходе раскопок 1950-х г.г. позднезарубинецких селищ Верхнего Подесенья, производившихся Ф. М. Заверняевым и А. К. Амброзом, были обнаружены керамические сосуды и их обломки с нанесёнными на них по сырой глине геометрическими знаками, представлявшими собой два варианта «раннеземледельческого культового символа – ромба с крючками» [Амброз А. К., 1966, с. 20]. Как писал Ф. М. Заверняев, «такие знаки … были встречены уже не раз, причём на Почепском селище имеется четыре такие находки» [Заверняев Ф. М., 1969, с.108]. Символы известны во многих древних культурах, считаются индо-европейскими по происхождению и относятся к геометрическому чину, связанному с магией плодородия, сложившемуся, как полагают, во ІІ – І тыс. до н. э. Размещение подобных знаков на зарубинецкой посуде не носит орнаментального характера, напоминая, скорее, магическое нанесение символов. Следовательно, в 1 – 2 вв. н. э. на р. Судости этот геометрический чин был ещё жив, а символы имели отношение к идеологии «почепских» племён [Амброз А. К., 1964, с. 68].

Занимаясь семантикой орнамента на тканых рушниках, мы, безусловно, не раз обращались к работам археологов, впервые поставивших вопросы о символическом значении древних знаков. Материалы с близкой нам Десны привлекли внимание прежде всего. Однако этап поиска для местных материалов общекультурных аналогов пройден, и сегодня всё настоятельнее встаёт вопрос о сближении данных археологии и этнографии на региональном уровне.

Композиция: орнамент рушника // фольклорный текст

1. «Различители» отдельных традиций – тканые узорные рушники.

О древности происхождения узоров свидетельствует участие в их композициях разных знаков единого фонда (геометрического чина), восходящего к системе ранне-земледельческих культовых символов [2, с. 11 – 22; 5, с. 96 и далее]. В основе этой системы лежат два ‘главных знака’: крест (прямой и косой кресты) как возможный ‘мужской’ символ и ромб как символ земли-женщины. Продленные стороны ромба трактуются обычно как ростки, ромб с крючками – как знак урожая [2, с. 22; 11, с. 41 – 52].

О том, что развёртывание последовательности знаков может быть различно, говорит сам факт существования различных по традициям устойчивых композиций. Именно это даёт возможность выйти за рамки одного орнаментального элемента в область его «синтаксического» соположения и упорядочивания. Нами накоплен такой опыт [3]. Именно к рушникам и их обрядовому контексту наиболее применимо следующее положение: «Орнамент чаще всего приурочен к предметам, имевшим сакральную функцию… Тем самым дополнительно подтверждается связь знаковой системы, из которой развивается орнамент, с ритуалом. Для древнейшего времени план содержания этих обеих систем знаков практически совпадает» [7, с. 106]. Ритуалом порождён и обрядовый фольклор, поэтому сама структура текстов (тканого и словесного), их композиция могут быть сопоставимыми, с весьма архаическим характером их подобия.

Локальные традиции народной культуры, в том числе и ткацкие, не пребывают в неизменности. Процесс их взаимодействия между собой представлен в спектре переходных вариантов предметов, сочетающих или наследующих особенности двух и более «прародителей». Это активнейший механизм развития и преобразования традиций. Выясняя его законы, можно реконструировать и более глубинные по времени процессы – реализовывавшиеся в промежуточных, не дошедших до нас памятниках, но приведшие к доступным исследователю образцам. «Явления географических границ» в этом смысле обладают самой яркой выразительностью. Они представляют наибольший интерес, как в синхронном, так и в диахроническом аспектах. Юго-восток Беларуси – уникальная зона. Количество и разнообразие техник ткачества и композиций орнаментов здесь достигает наивысшей плотности, свидетельствуя о «встречных волнах» нескольких исторических периодов.

Самые глубинные – восходят к доисторическим эпохам и находят соответствия в орнаменте археологических артефактов. Некоторые могут относиться к славянской древности, так как именно в этом регионе сходятся главные водные потоки – «рука рек», вдоль которых происходило расселение и взаимодействие славянских племён (Припять, Днепр, Сож, Беседь, Ипуть). В непосредственный контакт здесь входили дреговичи, кривичи, радимичи и северяне, имевшие разное «археологическое наследие» в своих традициях. Наиболее доступны исследователю процессы 19 – начала 20 вв. и позднее, дошедшие в непосредственно сохранившихся памятниках и зафиксированные в анализе исторических факторов, влиявших на этнические процессы этого времени.

Память выселенных деревень

1. Рушники как тексты

Уже более четверти века коллектив Ветковского музея занимается изучением ткацких традиций региона. Среди множества вопросов – происхождение и семантика орнамента рушников[1]. Ткачество, угасающее сегодня, представляло когда-то целое пространство перетекающих друг в друга традиций с особыми фондами орнаментальных знаков, техник, композиций узора. Памятники, собранные во время музейных экспедиций (а это более тысячи рушников), хранят уникальную и во многом не расшифрованную информацию этнического, эстетического характера. Порой история здесь погружается в археологию. Бесконечное разнообразие орнамента тканей выявляет, однако, действовавшие в этом древнейшем виде человеческой деятельности единые законы. Они, безусловно, имеют семантический характер. Рушники предстают как тексты духовной культуры – в многочисленных вариантах отдельных традиций. В этом смысле мы попытались «прочитать» и узорные ткани из отселённых деревень Ветковского района. Ибо это возможность услыхать голоса теперь ушедшие и неповторимые.

Архетипы — врожденные психические структуры,
первичные схемы образов фантазий, которые содержатся
в "коллективном бессознательном" общества;

Тексты материальной и духовной культуры: от взаимных иллюстраций к взаимопереводу

Вещь информативна. В музейных коллекциях и экспозициях, в этнографических изданиях она реализует свои исторические и локальные особенности как член разнообразных парадигм: технологической, материала, вариантов формы, утилитарного предназначения, художественных достоинств. В рассказе экскурсовода, в тексте исследователя она предстаёт чаще всего как иллюстрация – пример таких парадигм. Но сами они принадлежат пространству науки.

Есть другой подход, когда та же вещь предстаёт в свойственном ей окружении – “в интерьере” жилья, ремесла, обряда и т. д. Но здесь вещь оказывается ещё более молчаливой, воспринимаясь нами как знак таинственной и внеположенной нам реальности. Рассказ воспроизведёт фрагменты былой жизни, она оживёт или нет перед нами в зависимости от установок и обоюдного таланта говорящего и слушающего. Чаще всего мы узнаем, как делалась и для чего служила вещь. Если создать звуковой «фон» (иллюстрацию с помощью фольклорных текстов, например), мы как бы услышим «голос традиции». Однако прямого взаимодействия вещевого и духовного памятника в их индивидуальности тут нет.